"Время вынужденной разобщенности"
Актер Вениамин Смехов ставит диагнозы в стихах
«Это очень хорошо, что пока не очень плохо» — с такой странно-оптимистической фразой вышел в пятницу
на сцену известный актер, режиссер и литератор Вениамин Смехов, чтобы стать центральным лицом в программе
«Двенадцать». После премьеры Вениамин Борисович рассказал «Труду», как сегодня «Политеатр» — совместный проект
театра «Практика» и Политехнического музея — продолжает традиции любимовской «Таганки» 1960-х.
«Мне нравится Благовещенск, — рассказал после концерта корреспонденту АП народный артист России
Вениамин Смехов. — Я здесь впервые, но, по-моему, у вашего города самое красивое название. Город благой вести»
— Чем заинтересовал «Политеатр»?
— Кажется, это Мейерхольд спрашивал своих артистов перед работой над новым спектаклем: «Чем удивлять
будем?» Вот безрассудная и счастливая энергия, исходящая от театра «Практика» и Большой аудитории
Политехнического музея, вызывают у меня безграничное удивление. Ему сопутствует и восхищение, когда в
пространстве, совсем не предназначенном для театра, существуют Александр Филиппенко, Полина Агуреева, Андрей
Смоляков и совсем молодые актеры, студенты Школы-студии МХАТ. Петр Наумович Фоменко, Моцарт российского
театра, ввел в свое время особый термин — «вопрекизм». Этим словом можно поверить все, в том числе и
жизнеспособность театра.
— «Политеатр» тоже жизнеспособен вопреки?
— Конечно. Здесь хранят большую редкость и роскошь — сердечное человеческое общение. И спектакли тут
рождаются просто и бескорыстно (то, что получают здесь актеры и режиссеры, деньгами назвать нельзя).
Происходящее в этом театре, не будучи одолжением у Запада, совпадает и с русской театральной традицией, и с
современными ритмами. Кроме «Двенадцати» у меня в этом театре идут еще два спектакля — «Волны» по мотивам
прозы Владимира Сорокина и «Память места», напоминающая о том, что когда-то происходило на этой сцене.
— Место действительно замечательное, помнящее выступления, наверное, всех великих русских поэтов
последнего столетия. Говорят, оно чем-то похоже на «Таганку» 1960-х?
— В какой-то мере: это тоже такая странная театральная телега, которая неплохо соотносится с прошлым
и вместе с тем движется вперед, раскапывая золотые зерна в сегодняшней драматургии. «Политеатр», вдохновленный
лидером «Практики» Эдуардом Бояковым — человеком, которому неспокойно, когда вокруг рутина, — еще не достиг
накала «Таганки», но ведь и времена сейчас другие. «Таганка» — уже история русского театра, независимо от
того, что и как с ней происходило после того, как ее золотой век закончился. Мне хочется, чтобы это поняли те,
кто тех времен не застал и знает о ней только по последним скандалам. Вот почему, с подачи премудрой моей жены
Гали (она, кстати, проходила у Юрия Любимова практику, когда училась в институте), вышедшая недавно книга
«Золотой век «Таганки» включила и то, что не вместилось в эфир нашей одноименной телепередачи.
— Вы сказали — сейчас другое время. Какое?
— Время вынужденной разобщенности. Москва перестала быть чьим-то городом, превратившись в ничейный
мегаполис. Люди общаются по телефону, через «Твиттер» или по скайпу, и то в основном чтобы скоротать время в
пробках. Своих внуков, которых очень люблю, в скайпе вижу куда чаще, чем у себя дома.
— В пробке можно и аудиокниги слушать.
— Верно. И надеюсь, кто-то слушает «Трех мушкетеров», «Двенадцать стульев», «Вия», эрдмановского
«Самоубийцу», которые у меня вышли в издательском доме «Союз». Люди, озабоченные не только бытом, стремящиеся
прожить, не потакая одной лишь первой сигнальной системе, а обслуживая еще и вторую, были всегда. Хотя всегда
их было не слишком много — примерно 0,5% населения страны. Но их хватает, чтобы заполнить хорошие книжные
магазины, зал Чайковского, Большой зал консерватории, Большую аудиторию Политехнического... Мы не можем
выбрать себе эпоху, но найти в ней свое место можно. Раньше телевизор загонял народ в стадо идеологемами,
сегодня делает то же самое другими методами. Никогда не было такого пренеб-режения к маленькому человеку,
к человеку вообще. Это слово даже с высоких трибун стараются не произносить, заменяя усредненно-обобщенным
«люди». Но человек и сегодня может себя поставить. Трудно сказать что-то новое по этому поводу, поэтому
повторю то, что было сказано 40 лет назад великим поэтом войны и мира Борисом Слуцким:
Устал тот ветер, что листал
Страницы мировой истории.
Какой-то перерыв настал,
Словно антракт
в консерватории.
Мелодий — нет.
Гармоний — нет.
Все устремляются в буфет.
Радует одно: по сравнению с временами Слуцкого хороших буфетов стало больше.
Как это было
Блоку аплодировали дружнее всего
Программа «Двенадцать», исполненная в «Политеатре» в пятницу, явно рифмовалась с теми поэтическими
вечерами, какими Большая аудитория Политехнического музея славилась в 60-е, а еще раньше — в 1910-е и 1920-е.
На сцену выходили поэты — уже знаменитые, как, например, Лев Рубинштейн, и пока не очень. Все 11
стихотворцев читали свои произведения о сегодняшней жизни в ее не слишком приглядной красе. Тимур Кибиров, к
примеру, исполнил «Карабарас» — известную философски-богоискательскую пародию на «Мойдодыра». Андрей Родионов
и вовсе выступил на злобу дня, проехавшись по девочкам в масках, вздумавшим петь в церкви. Молодежь (которая
преобладала в зале) была в восторге от остроты насмешек, публика постарше вела себя сдержаннее — возможно, не
принимая тотальную деструктивность тона многих стихов. А вот аплодисменты поэме «Двенадцать» Блока, которую в
конце прочел Вениамин Смехов, объединили всех. Хотя молодое большинство отреагировало скорее на
кроваво-хмельную историю Катьки с Ванькой, так перекликающуюся с сегодняшними сюжетами скандальных телешоу,
нежели на пафос строк, более чем актуальных в январе 1918-го: «Революционный держите шаг! Неугомонный не
дремлет враг!».
Впрочем, итогов «соревнования» никто не подводил. В «Политеатре» каждый выбирает по себе. Ради свободы
выбора он и замышлялся.
Виктория Пешкова.
"Труд",
30 октября , 2012 г.
|
