"ВЕНИАМИН СМЕХОВ: СЧИТАЮ, ЧТО Я САМЫЙ ИСКРОМЕТНЫЙ".

Двадцать пять лет спустя выхода фильма "Три мушкетера" Смехов все еще очень похож на Атоса. И на свою молодую фотографию, которая висит в знаменитом фойе "Таганки". Однако увидеть его в любимовских спектаклях нельзя - мастер каламбуров и парадоксов друг, Смехов стал гражданином мира. Вместе со своей женой, искусствоведом Галиной Аксеновой, он бывает в Америке, Германии, Израиле... Ставит спектакли. Пишет путевые заметки. А когда приезжает в Москву, его сейчас же залавливают проворные журналисты.

— Вениамин Борисович! С утра у вас канал "Культура", потом - "Эхо Москвы". Вы, наверное, давно не были в Отечестве, если вас так рвут на части?

— Причина в моей профессиональной раздвоенности, даже растроенности. Я настолько был жадным в юности, что позволил у себя развиться сразу трем веточкам - актерской, режиссерской и писательской. Одно осточертевает - берусь за другое, потом - за третье. Поэтому мне всегда весело. Вот вы меня застали в период такого дикого веселья, что я уже говорю с трудом. Ну, какие у вас ко мне серьезные вопросы?

— Вы сейчас долго пробыли в Москве?

— Да я и не уезжал никуда! Только если раньше мог выехать на концерт в Вологду, Питер и во Владивосток, то сейчас, когда зовут, соглашаюсь и еду уже более фундаментально - на два-три месяца, чтобы поставить спектакль. Хотя более всего вашим коллегам-журналистам угодно помещать меня в Америку. Может, потому, что Америка у наших великих писателей всегда была гибельным знаком. Свидригайлов у Достоевского говорит перед тем, как застрелиться: "Передай всем: барин, дескать, в Америку уехал".

— И как в Америке?

— Там бывает неплохо, и в Германии, и в Питере. Я с детства любил свободу - слово, которое раньше надо было произносить аккуратно. Свобода во внешнем проявлении была оксюмороном - мы жили при тюремном режиме, в разного рода бараках и отделах, но барак театра мог обладать тайной внутренней свободой. Таким "бараком" был для меня Театр на Таганке. А когда оказалось возможным порепетировать свободу в ее более обширном качестве, я не смог отказаться от такого соблазна. Во дни своей таганской юности и зрелости я хватил с избытком кислорода - такого режиссера, такого зрителя, таких пьес и таких ролей!.. А теперь, как говорил Маяковский: "Эта лошадь уже кончилась". А другие продолжаются.

— На какую лошадь вы пересели теперь?

— Их несколько. Я за эти годы в Москве много занимался телевидением - на "Культуре" вышел цикл передач "Театр моей памяти". Я записал целую библиотеку русской классики - вышли звучащие книги "Мастер и Маргарита", "Двенадцать стульев", на днях появится "Самоубийца" Николая Эрдмана.

— Вы один читаете всю пьесу?

— Я ведь вахтанговский выученик, люблю говорить за разных персонажей. Выход "Самоубийцы" для меня - событие. Так красиво все это издано и такой, если хвастаться, успех. Поначалу продюсер проекта "Книга вслух" издательского дома "Союз" Владимир Воробьев вроде бы и не должен был соглашаться на "Мастера и Маргариту", потому что их на рынке уже было три, но он, прослушав, сказал: "Беру!" И через два месяца сообщил мне, что весь тираж разошелся. А моя жена Галочка, побывав в двух главных книжных магазинах, увидела, что рядом с нашей звуковой книжкой "Мастер и Маргарита" красуется надпись "лидер продаж". Так я попал в лидеры продаж. Вдохновение, как известно, не продается, но можно книгу вслух продать. Кроме того я, как и прежде, много езжу с концертами. Вот недавно из-за такой новости, как выход двухтомника Виктора Шнейдера, погибшего в 29 лет поэта, прозаика и драматурга, проехался по Германии. Это придало моей концертной деятельности новое дыхание. А из-за дружбы с Визбором, которого нет с нами уже двадцать лет, я повидал свои любимые города - Самару, Казань, Нижний Новгород. В общем, все у меня в жизни получается по блату или по дружбе.

— Не так давно вечер памяти Юрия Визбора прошел и в Москве - в концертном зале "Россия". Как это было?

— С одной стороны, Визбору по складу его натуры и дара снайперского обращения персонально к каждому никак не подходит громоздкость зала "Россия" и своды, дышащие любовью к попсе. Визбор был поэтом в самом высшем смысле. Так что я понимаю тех, кого раздражают эти огромные залы, пафос и патетика, так не свойственные людям достоинства Визбора, Галича, Высоцкого, Окуджавы... А с другой стороны, я испытываю великое чувство благодарности к Нине Визбор, за эти двадцать лет притянувшей к имени Визбора сотни тысяч новых любителей, заполняющих большие залы. Помню, как в октябре 1994-го вечер Визбора проходил в КДС, где вместо портрета Ленина висел портрет Визбора с гитарой, а вместо Брежнева и Суслова у микрофонов стояли Ким и Городницкий... Конечно, это становится отраслью шоу-бизнеса, но не только. Если бы вы видели, как зрители, пришедшие 20-21 июня в зал "Россия", реагировали на песни Визбора!

— А как они реагировали?

— Если говорить о том, что такое Родина, которую я люблю... Хотя об этом грешно говорить, как нельзя громко говорить о любви к женщине, но я вам тихо скажу: когда я вижу сотни и тысячи людей, обремененных тяжестью будничной жизни и массой неисправностей в организме страны, и эти люди по мановению слова поднимаются с кресел и поют "Милая моя, солнышко лесное!", то я, конечно, и слезу даю, и могу присягнуть стоя - так же, как они.

— Возможно такое, скажем, в Германии?

— У них тоже есть свои кумиры, но такого отношения к поэзии и слову там нет. Например, рифмы в мировой поэзии не существует уже давно, а у нас осталась. Чтения авторского нет нигде, а у нас осталось. Когда я ставил "Самоубийцу" в Америке, мне надо было уговорить исполнителя прочесть строчки, гениально написанные Эрдманом под Есенина. Актеры не понимали, как можно читать сти-хи вот-так, рас-ка-чи-ваясь (декламирует. - А.Ш.) Потом один из них, аспирант театрального факультета, замечательный парень Патрик (он сейчас в Москве осваивает систему Станиславского) сказал: "А, правильно, у нас поэты так занудно читали в 19-м веке, когда еще рифма была.Так что Россия, как всегда, отстала. И дай Бог, чтобы эта "отсталость" сохранилась подольше. Верность к слову, любовь к строке и ко всей метафизике искусства - это ведь и есть суть России. Ведь ничего больше у нас нет, во всем остальном - сплошная самодеятельность.

— Как вы познакомились с Визбором?

— Все вышло само собой. Юра снимался в "Красной палатке" с Борей Хмельницким. Однажды на дне рождения у Бори оказалось столпотворение бардов. Стоял прекрасный рояль, а за столом сидели: Белла Ахмадулина, Толя Васильев, Ваня Дыховичный, Высоцкий, Визбор... Когда поели и пришел черед художественной части, никто не хотел петь. Тогда я сел к роялю и спел какую-то свою дурацкую песню. После чего мы и подружились с Визбором.

— Я не знала, что вы сочиняете песни.

— Вы что же - забыли моих "Али-бабу" и "Жили-были ежики"?! Меня барды давно к себе приняли.

— Все "кирпичи" - основоположники "Таганки" - уже написали свои книги. И вы написали свои...

— Нет! Это я написал, а потом уже - они. Я первым опубликовался в журнале "Юность", потом Золотухин, потом Демидова, потом Филатов. Но дело не в очередности, а в искрометности. Считаю, что я самый искрометный. Я недавно ходил к Любимову на спектакль об обэриутах, который мне, к слову, понравился. А потом Любимов позвал меня к себе в кабинет и спросил, имея в виду мою намечающуюся поездку в Вермонт: "Ну, и чего ты будешь там делать?Я говорю: "Я буду два месяца отдыхать. У меня будут два выступления в русской школе. И я буду писать" Он говорит: "А, это как Золотухин?" Я ответил: "Это Золотухин как я!" Любимов продолжил: "Но лучше вас всех - я. Я ведь теперь тоже расписался..."

— С какими чувствами вы теперь приходите на "Таганку"?

— С чувством всевозрастающего обалдения. Слава Богу, что там все еще живы. А если говорить о театре вообще, то зритель уже перестал бояться отстрелов и опять пошел в театр. Бум зрительский превышает бум актерский. Но и актеров хороших много, правда, теперь все поменялось местами: раньше человек, хорошо сыгравший в театре, мог претендовать на то, что его позовут на экран, а сейчас наоборот - начинают с сериалов и клипов, потом переходят в хорошие фильмы, а уже оттуда - в театр. И режиссеры за последние пять-шесть лет появились замечательные: Серебренников, Чусова, Невежина, и все эти фестивали... Вот я прошлой осенью побывал в Омске на фестивале "Молодые театры России" и совершенно восхитился этим новым витком нашей театральной безрассудности. В результате я и сам поеду в омский "Пятый театр" на постановку. Вообще самая отрадная для меня новость - что Россия, оказывается, это не только Москва. И даже совсем не Москва. Недавно, приглашая меня в один из городов на Волге, мне сказали: "У нас все в порядке, только вы живете на доллары, а мы - на рубли". У них все в порядке, но как выживают - непостижимо! Как живет вор, мафиози или депутат Госдумы - это вам каждый объяснит. А как выживает актер в Омске или в Нижнем Новгороде - это пусть нам Гоголь отвечает.

"Вечерний клуб" от 08.07.2004 г.