"МОЙ РОМАН ДЛИТСЯ УЖЕ 29 ЛЕТ"
- У меня с юности была твердая установка: никогда не жениться на актрисе. Барышень этой профессии боялся, хотя
они мне очень нравились. Щукинское училище, где я имел честь быть студентом, всегда славилось красивыми девушками.
Но меня пугала их внешняя авантажность и жеманство. И хотя я чувствовал, что тоже нравлюсь, особенно
старшекурсницам, старался с девушками держаться надменно, но при этом безбожно краснел. Поэтому и жену нашел вдали
от театральной суеты.
В 1960 году после зимней сессии я, третьекурсник, поехал в молодежный лагерь. Алла, студентка пищевого
института, отдыхала там же. Мы познакомились, начался роман. Свадьбу отпраздновали в день, когда я получал диплом.
Вскоре я уехал работать в Куйбышев, а Алла еще на год осталась в Москве, чтобы окончить институт. Мой отъезд в
провинцию был совершенно осознанным поступком: тогда все зачитывались повестью Василия Аксенова "Коллеги", и по
примеру ее героев я решил, что начинать самостоятельную жизнь нужно подальше от Москвы и родительской опеки. Но
моего энтузиазма хватило на один год самостоятельной жизни. Я захандрил и затосковал по Москве. Да и интересной
работы в театре у меня не получалось - в основном были вводы в уже идущие спектакли. Ставку на меня, "молодого
талантливого" актера, режиссер не сделал, что разочаровывало. А тут еще театр поехал на гастроли в Москву, и я,
получая положенные суточные, живя дома, расслабился. И даже на пару дней сбежал из театра, не приехал в Куйбышев
вовремя. Продлил себе таким образом пребывание в родном городе, и мне, как положено, влепили выговор за нарушение
дисциплины, по-моему, единственный в жизни. Хандру не развеял даже приезд жены. В общем, через год я запросился в
Москву. Надо отдать должное мудрости режиссера Петра Львовича Монастырского, который не стал удерживать молодого
артиста в театре положенные законом три года и отпустил меня с миром.
В Москве я не сразу смог найти работу. Даже стал серьезно задумываться о смене профессии, хотел писать
диссертацию на тему "Перевоплощение Александра Пушкина" в Институте мировой литературы. Все же сделал еще одну
попытку - показался в Театр драмы и комедии на Таганке, которым руководил тогда Александр Плотников. И меня взяли.
Так, можно сказать почти случайно, я оказался на Таганке, не подозревая, что на долгие годы этот театр станет моей
жизнью. Но в то время я полагал, что это временное пристанище, где я поработаю немного, а потом все равно займусь
литературой.
И когда в 1964 году в театр пришел Юрий Петрович Любимов, я еще больше укрепился в своем желании распрощаться
с актерством, так как в себя не верил. Так продолжалось до тех пор, пока не началась работа над поэтическими
спектаклями: "Антимиры", "Послушайте!", "Павшие и живые". Это было счастливое время круглосуточных репетиций,
бесконечных разговоров, споров, поисков каких-то абсолютно оригинальных решений. Мы, актеры, чувствовали себя
причастными к чему-то необыкновенно важному. Сегодня для людей молодого поколения непонятно, что такое Таганка
60-70-х годов. Каждая новая постановка - взрыв бомбы. Попасть на спектакль практически невозможно...
Это становление Таганки совпало с появлением на свет моих дочерей - Лены, а через четыре с половиной года -
Алики. Я чувствовал себя абсолютно счастливым человеком. Для дочек своих был и папой, и мамой, и нянькой - кормил,
пеленал, гулял, купал. Когда родилась Лена, мы жили в доме без лифта и горячей воды, в нашей коммунальной квартире
обитало еще 12 семей. А я с коляской взбегал на пятый этаж, грел воду в кастрюлях, мчался на молочную кухню. Жена в
то время много работала, и по взаимной договоренности эти домашние хлопоты легли на меня. И хотя я тоже был дико
загружен в театре, но мне помогал, я думаю, какой-то "витамин увлеченности", а может, в сутках тогда было больше
часов. (Смеется.) Потому что иначе объяснить этот феномен не могу. То время я всегда вспоминаю с нежностью.
С упоением следил, как дочки росли, не хотел пропускать ни одного дня их жизни, записывал смешные словечки и
выражения. Помню, когда Лене исполнилось 4 года, она в первый раз вместе со мной спустилась в метро и просто
зашлась от восторга: "Папа, мы под землей, ура! И мы, и я, и вся советская страна!" Какая славная метафора, чудо!
Когда родилась Алика, Лена восприняла ее как конкурентку.
Однажды, долго рассматривая запеленутый кулечек, лежащий в коляске, вздохнула и провозгласила: "Нет, пап,
все-таки она будет мальчиком". А этот "мальчик", когда немного подрос, тоже выдал: "В комсомолы я не пойду, в
комсомолах БАМы строят, а нам надо детей выраживать..."
Когда дочки болели, я чувствовал себя самым несчастным человеком на свете, переживал так, что самому за себя
страшно становилось. Особенно мы мучились с Леной, потому что врачи подозревали у нее астму. Когда она заходилась
этим страшным кашлем, который невозможно было остановить, от жалости к ней сжималось сердце. С помощью своей
актерской изворотливости и дефицитных билетов на Таганку я добился того, чтобы дочка прошла полный курс лечения в
Феодосии в специализированном санатории. Приехал ее забирать, а меня окружили медсестры и нянечки: "Вы знаете,
какая у вас героическая девочка? Сама только-только пошла на поправку, а уже помогает другим деткам справиться с
приступами, пока врачи не подоспеют!" Конечно, меня переполняли чувства нежности и гордости. Помню, мы возвращались
в Москву на перекладных, и я прятался в туалете от контролеров, потому что у нас с дочкой был один билет на двоих.
Тут своя романтика советского времени...
В моей первой семье было все: и счастье, и любовь, и праздники, и скандалы, и ссоры. Хотя для наших общих
друзей мы по-прежнему казались вполне счастливой парой, мы оба чувствовали, что стали чужими. Единственным
связующим звеном между мной и Аллой оставались дети. Ради них я поддерживал видимость семьи, что не оригинально -
многие так сосуществуют. Вот и я решил жить ради детей, а для себя уже и не ждал ничего хорошего. Жизнь шла своим
чередом - у нас обоих случались мимолетные романы, у меня было много интересной работы в театре, на телевидении...
"Ну и хорошо, и достаточно", - думал я и даже представить не мог, какой подарок пошлет мне судьба.
Все началось в 1979 году, когда к нам в театр на практику в литературную часть из Ленинграда приехала
молодая красивая студентка Галя Аксенова. Она покорила меня не только красотой, но и тем, что абсолютно не замечала
своей женской привлекательности, была словно дистанцирована от нее. Галя была человеком редкой независимости.
Позже она рассказывала, что буквально накануне ее отъезда в Москву она впервые увидела меня по телевизору в
"Кинопанораме", где я на кухне в окружении двух маленьких дочерей занимался привычным делом - лепил котлеты.
Передача эта представляла актеров, сыгравших главных героев в только что вышедшем фильме "Д'Артаньян и три
мушкетера", и с экрана прозвучало, что я - артист Театра на Таганке. Галя картины не видела и как актера меня не
знала, но поймала себя на нелепой мысли: "С этим человеком у меня будет связано что-то очень важное". Как будто мой
ангел с неба послал ей такую интересную информацию.
Галино появление в театре не прошло незамеченным у мужской половины нашего коллектива. Володя Высоцкий,
например, пригласил Галю на свой концерт, куда она, к его изумлению, пришла с младшим братом Женей. Что касается
меня, то я вовсе не видел себя в роли ухажера юной красавицы: Гале тогда было 19 лет, мне - вдвое больше. Но это
был тот случай, когда, по словам Булгакова, любовь поразила нас как финский нож... Сопротивляться было бесполезно.
У нас начался головокружительный роман. Мы пользовались любой возможностью, чтобы побыть вдвоем.
Галины родители жили в Москве, и она приезжала из Питера постоянно. В январе 80-го летали в Ялту. А когда летом
наш театр гастролировал в Минске, Галя прилетела ко мне, досрочно сдав сессию. У меня был отдельный большой номер,
и нам казалось, что мы соблюдаем все правила конспирации, но, как оказалось, о наших отношениях в театре уже давно
известно. Кто-то из "доброжелателей" позвонил моей жене и обо всем доложил... Признаюсь, я не был готов кардинально
изменить свою жизнь, так как по натуре трусоват. Но судьба распорядилась по-другому, в какой-то момент мы с женой
приняли решение: надо разводиться. Развод проходил непросто. Досталось всем. Переживали и мои родители, и теща, и,
конечно, дети... Не так давно я спросил у них: "Неужели для вашего счастья я должен был оставаться в семье,
несмотря на фактический распад наших с мамой отношений?" И они ответили: "Да. Нам так было бы лучше!" Ну, что
поделаешь... Наверное, у детей есть право так думать.
- Вениамин Борисович, изменив свою жизнь, вы потом ни разу не усомнились в правильности принятого тогда
решения?
- И тогда, и сейчас я абсолютно уверен в том, что поступил правильно. Ведь недаром говорят, что победителей
не судят. А наша жизнь с Галей все эти годы была и остается настолько яркой и захватывающе интересной, что я считаю
себя победителем. Наш роман длится уже 29 лет. Это по календарным меркам, а по моим собственным ощущениям - мы
только-только познакомились...
Я выиграл свою жизнь. Я встретил женщину, которую полюбил и люблю до сих пор. Первое время нам приходилось
нелегко. Жить поначалу было негде, так как квартиру я, естественно, оставил жене и детям. Не все из наших общих
друзей приняли и поняли мой поступок. Поддерживали Юра Визбор, Олег Табаков, Сережа Юрский с Наташей Теняковой...
А потом начались более серьезные проблемы, связанные с невозвращением Любимова, с приходом в театр Анатолия Эфроса.
Как следствие всех этих переживаний, у меня начались жесточайшие приступы астмы. И Галя выхаживала меня, помогала
во всем. Ночью всегда был наготове спасительный термос с горячей водой, чтобы остановить кашель. На спектакли Галя
приходила с нашей близкой подругой, доктором, и та делала мне уколы, если я начинал задыхаться. Позже Галя же нашла
удивительного врача, который поставил меня на ноги...
Она помогает мне и при этом сама успевает заниматься и творчеством, и самообразованием - защитила диссертацию,
пишет статьи про кино, совершенствует иностранные языки, преподает. Вместе нам всегда интересно, у нас общие
взгляды, пристрастия, увлечения.
В начале 90-х, когда произошел раскол Таганки, а чуть позже Юрий Петрович перестал занимать меня в своих
новых спектаклях, Галя убедила меня в том, что моя история в этом театре закончилась, а значит, надо найти в себе
мужество закрыть эту страницу и пробовать свои силы в чем-то другом. Так случилось, что в 91-м году мы отдыхали в
немецком городе Ахене, и общие друзья познакомили меня с Клаусом Шульцем - руководителем местного оперного театра.
И он рискнул доверить мне постановку оперы "Любовь к трем апельсинам". Для художественной и моральной поддержки со
мной был мой друг и прекрасный художник Давид Боровский. Спектакль имел большой успех, поэтому я получил новые
предложения и поставил в Германии еще пять опер. А в 93-м я поставил булгаковского "Дон Кихота" в Израиле. В это
время Галю пригласили в Америку на летний семинар в Мидлберийский колледж в Вермонте читать курс лекций о русском
и советском кино. Сейчас она заместитель директора этой летней школы. Позже у меня тоже были мастер-классы и лекции
по мастерству актера в университетах Америки и постановка моей пьесы "Две сестры" (по переписке Лили Брик и Эльзы
Триоле) во Франции. Потом Прага, где я работал над "Пиковой дамой", и вместо одного сезона она шла пять.
В свободное время мы с Галей любим путешествовать, объездили полмира. Последние четыре года я больше
работаю дома, в России, - ставлю спектакли, записываю на студии так называемые аудиокниги, выступаю с концертными
программами. А только что закончил сниматься в телевизионном многосерийном фильме "Монтекристо" (компания
"Амедиа"). Это не экранизация знаменитого романа Дюма, а современные вариации на вечную тему любви, зависти,
предательства. Мне предложили роль ужасного, но харизматичного злодея, такого "крестного отца". Захотелось его
сыграть, потому что злодеев играть всегда интереснее. К тому же там подобралась замечательная компания актеров -
Люда Артемьева. Илья Шакунов, Светлана Антонова, Маша Порошина.
- Алики Смехова, популярная актриса и певица, известна всем. А чем занимается ваша старшая дочь - Лена?
И кстати, вы как-то влияли на выбор профессии своих детей?
- Я не хотел, чтобы они выбрали для себя актерскую профессию, поэтому пугал их картинами из артистической
жизни. Лена послушалась и окончила Институт культуры. А Алика все-таки решила пробиваться на сцену, но делала это
самостоятельно и, по-моему, нашла там свое трудное счастье. С ней у меня больше общих профессиональных интересов -
кино, театр.
Мы даже поработали вместе в 2002 году, я снимал на телевидении "Лекаря поневоле" Мольера. Признаюсь, во
время репетиций мне хотелось ее убить. Казалось, что Алика делала все неправильно, а мои замечания пропускала мимо
ушей. Но когда закончился репетиционный период и мы начали снимать, то я увидел в ней то, что больше всего ценю в
актерах, - абсолютное знание текста, собранность, готовность слушать и слушаться режиссера. А задача у нее там была
непростая- Алика играла сразу две роли: красотку и дурнушку. Вообще, не перестаю удивляться ее неутомимости.
Вот сейчас, например: спустя четыре месяца после появления на свет второго ребенка Алика уже бросилась в
совершенно новый для нее проект - "Танцы со звездами" и добилась там отличных результатов. А ведь еще совсем
недавно у нее было столько переживаний: развод, бурный роман, рождение Макара, разрыв с его отцом... В тот момент
ей было очень нелегко, и все мы, ее близкие, старались всячески помочь, поддержать, вывести из стресса. Спасибо и
"7Д" за ту поддержку, которую вы оказали моей дочери в тяжелый период ее жизни...
Думаю, я был хорошим отцом, но дедушка я фиговый. Кочевая жизнь не позволяет мне общаться с внуками так
часто, как хотелось бы. Хотя, конечно, обожаю их всех. Леня, сын Елены, - моя гордость. Он уже взрослый человек,
окончил филологический факультет МГУ и унаследовал от меня и от своей мамы любовь к русскому языку. А дети Алики,
Артем и Макар, еще маленькие. Кем они станут, пока неясно. Я пытаюсь влиять на внуков в меру моих возможностей.
Например, на летнее время мы с Галей берем их с собой в Вермонт. В прошлом году с нами был Леня, в этом едет Артем.
Для Гали лето - время работы, а для меня и мальчишек - культурного отдыха.
- А ваши родители, как-то были связаны с театром?
- Исключительно как зрители. И во мне актера почему-то долго не хотели видеть, всячески сопротивлялись
моему поступлению в театральный институт. Но я не помню, чтобы они воспитывали меня нудными нотациями. Хотя папа
мой, известный экономист Борис Моисеевич Смехов, по характеру строг и гневлив, а мама, Мария Львовна (ее, к
сожалению, уже нет в живых), напротив, была уступчивая и мягкая. Работала она врачом-терапевтом. И ее тихая
доблесть, простите за пафос, меня всегда восхищала.
К началу войны мама окончила только два курса в медицинском институте - совсем девчонкой была, а в эвакуации
под Казанью уже работала полноценным врачом, обслуживая раненых. Это было непросто - пережить все тяготы войны,
непосильный труд, разлуку с молодым мужем. А на руках я, годовалый, пожилые мамины родители да еще племянник,
которых мама взяла с собой.
Отец ушел на фронт добровольцем, несмотря на бронь, которая у него, работника Госплана, имелась. Но его
"выловили", посчитав, что он принесет гораздо больше пользы, служа в армии на фронте по специальности. И папа
занимался экономическими вопросами, снабжением армий. Войну папа закончил в Берлине в чине капитана. В конце 43-го
года мы с мамой вернулись в Москву. Ей нужно было заканчивать институт, поэтому она отдала меня в детский сад на
"шестидневку".
Очень хорошо помню осенний день 45-го года, когда папа вернулся с войны. Я был в детском саду, мы с ребятами
обедали на веранде. И вдруг пришла мама с каким-то незнакомым военным. Все вдруг замолчали и стали смотреть на
меня. А я от стеснения покраснел до ушей и почему-то произнес имя своего дяди-фронтовика: "Дядя Арон..." Папа очень
расстроился, но маме быстро удалось это недоразумение прояснить. А дальше началось полное и незабываемое счастье -
тут же, в углу этой веранды, все мы, дети, позабыв про обед, разбирали подарки, которые папа привез из Берлина. Это
были самые настоящие немецкие игрушки, чудо немецкой техники. Заводные самолетики летали и ездили по каким-то
немыслимым траекториям. Кошка догоняла мышку, а из глаз у нее, к нашему всеобщему ликованию, летели искры. А еще -
часы-ходики в виде домика с качающейся на качелях девочкой. И поскольку на шее у девочки был красный платочек, я
долго и искренно верил, что она - немецкая пионерка.
Надо сказать, что игрушечную "технику" постигла печальная участь. Папе было интересно, как же это все ездит,
бегает и летает, поэтому вскоре он все игрушки разобрал. Осталась в живых только девочка в часах, она "докачалась"
до нашей последней квартиры. А кошку с мышкой папа увековечил, нарисовав их на ветхих стенах нашей квартиры на 2-й
Мещанской, - он прекрасно рисовал. Папины фрески с кошками и мышками сопровождали меня и мою младшую сестру Галку
все наше детство...
Папа работал в Доме правительства, в Госплане и всегда занимал серьезные должности. Но при этом вся наша
семья обитала на 16 квадратных метрах в коммунальной квартире, в здании, где когда-то находилась Плановая академия.
Там, в бывших аудиториях, разбитых на квадратики квартир, проживало немало солидных профессоров. И почему-то всякий
раз, когда папе должны были дать отдельную квартиру, он менял место службы. Так мы не переехали в свежевыстроенное
высотное здание на Котельнической набережной, потому что папа считал, что интересная работа важнее квадратных
метров. По роду занятий отец привык доверять точным наукам и логике. Он написал несколько умных книг, а одна из них
так и называлась: "Логика планирования". И с его точки зрения, профессия актера ненадежна, потому что зависит от
непредсказуемого - от успеха. Хотя папа не апеллировал к таким эфемерным категориям, как успех. Он говорил так:
"Если ты сможешь быть в профессии отличником, тогда - да, работай! А если из тебя получится троечник, то ты уже не
актер". По папиной логике, экономист-троечник может быть уважаемым работником, а актер-неудачник - нет. Хочется
верить, что я все же доказал и себе, и родителям, что не зря выбрал для себя эту профессию.
Варвара Богданова.
"7 дней" (Киев), 09.06.2008г.
|