|
"КРАСАВЦА-МУЖЧИНУ" ЗАНЕСЛО В ОМСК
Вениамин Смехов привез в Сибирь "провокацию Островского".
В омском государственном камерном "Пятом театре" состоялась премьера спектакля "Красавец-мужчина", на
которую люди приехали даже из Москвы. Дело в том, что Островского там поставил актер Вениамин Смехов, уже
более десяти лет успешно работающий как режиссер в разных странах. Почему полтора месяца своей жизни он посвятил
Омску, Вениамин Смехов рассказал "РГ" накануне премьеры.
- Вы ставили в Америке, Германии, Израиле, Франции, Чехии. И вдруг оказались в Омске...
- Кто-то из звонивших мне из Москвы прокомментировал этот факт фразой из "Мушкетеров":
куда вас, сударь, к черту занесло... Предыстория следующая. Где-то в 90-м году вместе с развитием рыночной
экономики в многострадальном отечестве я развивался в сторону личной свободы. И снимаясь в продолжении фильма
о мушкетерах, пробовал себя вне Таганки. Уехал на полгода. Понял, что театр без меня переживет, а до этого был
совершенно прикованным к нему человеком. Еще через год начал работать по разным приглашениям, однако душой,
сердцем, трудовой книжкой и фотографией оставаясь на Таганке. Ставил в Германии, в университетах Америки, во
Франции. В Москве на телевидении делал свою передачу, записывал аудиодиски. Но что касается театра, то его здесь
не было. Приглашения поступали, но перевешивал интерес к другим местам. А в прошлом году я поездил с концертами
по своим старым любимым городам. Оказался в Омске на театральном фестивале. Убедился, что Москва - это еще не
вся Россия, а, может быть, Москва - это вообще не Россия, а отдельный мегаполис и мегастрана. Фестиваль меня
очаровал. Логики никакой нет, почему он проводится в Омске и почему не в Академической драме, а в камерном
"Пятом театре", который существует уже 12 лет.
Придумавший его название по порядковому номеру театров в городе
Омске, увы, давно умер. Но во главе стоит неординарная личность Александра Юркова, и эта дама вместе с артистами
и персоналом совершает обыкновенное чудо театрального дела. В конце концов я, как гость фестиваля, принял
приглашение театра с большим удовольствием и энтузиазмом ввиду своей неискоренимой романтичности.
- Омскую академическую драму в России знают хорошо. "Пятый театр" не настолько знаменит, и я хотела
бы попросить вас его представить поподробнее.
- Я рад, что могу это сделать. Вот то, что я ответил своему любимому учителю Петру Фоменко, - он один
из тех редких людей, кто задает вопросы. Сейчас ведь в основном каждый рассказывает о себе, а спрашивают люди
только такой странной культуры, как Петр Наумович, или же близкие родственники... Он интересовался: как актеры
меня слышат, слышат ли вообще, интересуются ли жизнью, другими театральными субъектами. Мне кажется, "Пятый
театр" - очень живой организм. В нем нет главного режиссера, но мне, как человеку, который с наскоку должен
завоевать доброе внимание труппы, это на руку, как и всем туда приезжающим. Актеры привыкли иметь дело с разными
школами. В этом есть что-то от европейского стиля, когда на один проект собираются люди, которые умеют усваивать
чужой язык и переводить его на свой. Это фирменный знак "Пятого театра". Нечто подобное происходит сейчас и в
Омской академической драме. Но по моим ощущениям "Пятый театр" на сегодняшний день лидирует.
Вообще что такое понятие провинции? Давно еще, со времен актерской молодости, мне стало ясно, что
провинция - понятие эстетическое, а не географическое. После Вахтанговского училища я, москвич, добровольно
уехал в Самару, после Самары поступил в Театр драмы и комедии. В Самаре я играл во вполне столичном театре,
а Драма и комедия в Москве оказалась глубоко провинциальным учреждением. Потом в Драму и комедию пришел Юрий
Любимов, и началась Таганка, но дальше я уже ставлю многоточие... Нет разницы в местоположении. Есть разница в
отношениях людей.
- Островский был вашим выбором?
- Островский - это постоянно действующая провокация, как Шекспир, Мольер, Булгаков, Гоголь. На имя
Островского отклик театра был моментальный. Инна Соловьева предостерегала меня в Москве насчет пьесы
"Красавец-мужчина", говорила, что в этой необычайно современной пьесе с язвительным юмором Островского мне
придется преодолеть 36 поворотов. И я действительно их преодолевал... Трудностей, признаться, хватало. Но
связаны они были с ремонтом в театре, с тем, что надо было искать спонсоров...
- Спонсоров на спектакль вам приходилось искать?
- Театр разбирался сам, но иногда надо было встретиться, подбодрить уже обещавших что-то руководителей.
Как говорили раньше, по закону у нас ничего нельзя сделать - можно только по дружбе или по блату. Вот по блату
у меня ничего не получается, только по дружбе. Я играл Воланда и стараюсь придерживаться формулы любимой книги
- никогда ничего не проси. Просить - нет, но намекнуть или, скажем так, поделиться соображениями - пожалуйста.
А потом от человека, который может помочь, следует немедленное дружеское соучастие. Мне везет: я ощущаю
непрекращающуюся связь времен и людей, что является единственной формой защиты культуры от формального и
ледяного отношения к ней.
- Давайте перейдем от материальных проблем к творческим. В провинциальных театрах они специфические?
- Я работаю абсолютно одинаково, что здесь, в Сибири, что во Франции или Америке. Если владеешь профессией,
то все равно, где ставить. Омские актеры полностью отдают себя театру. Конечно, обидно, что у них нет возможности
заработать, проявить себя в соседних жанрах - в кино, на телевидении, на эстраде. Мои друзья, столичные театральные
корифеи, немедленно прервали бы меня и пожаловались: у меня хороший театр, но все или обманывают, или заранее
говорят - я не могу репетировать новый спектакль, потому что я в сериале. Уходят звезды, которые еще вчера
принадлежали своему учителю и своему театру. Да, в Омске, скорее всего, эти радости не от хорошей жизни. Актерам
не повезло быть в Москве, но мне повезло с ними. Они не хуже московских.
- Но популярность артиста в Москве не сравнима с популярностью артиста в провинции...
- По себе знаю: в Омске отношение ко мне молодых людей и на телевидении, и на радио, и на улице, и в
магазинах, конечно, не связано с тем, что я играл в Театре на Таганке, или с тем, что мне самому дорого в жизни.
А больше всего с тем, что я лично знаком с Михаилом Боярским. (По этому поводу я позвонил Мише Боярскому, спросил,
как у него дела, он сказал: "Слава богу!" Я ответил: "Очень рад за тебя". - "Чего ты рад? Я ногу сломал..." По
телефону я перепутал "сломал ногу" и "слава богу"... Но Миша со сломанной ногой успел уже выступить на большом
вечере в Петербурге.) Что касается зрителя, то в Омске он деликатнее. Вообще-то что называют сибирским характером,
заслуживает специального письма. Это касается и обхождения внутри театра, и бытовых проявлений. Скажем, такого
хорошего буфета в театрах в Москве не видел.
Под финал интервью расскажу курьез. Мы ничего не знаем ни о себе, ни о других. О других особенно ничего
не знаем. Когда я должен был ехать в Сибирь, заведующая кафедрой в американском университете под Бостоном, где
в декабре я должен выпускать премьеру по Бабелю, ужаснулась: как же мы будем связываться, там же нет Интернета?
А в Москве меня спрашивают: а что ты делаешь в Америке, там же театров нет? Когда я следовал из Омска в Новосибирск
в отдельном "персональном" прицепном вагоне (руководитель сибирской железнодорожной магистрали оказался моим
почитателем и предложил его вместо СВ), очаровательные проводницы пришли с тремя мобильными телефонами -
проводницы соседних вагонов постеснялись зайти, но попросили меня сфотографировать. Так вот ту американку я
заверил, что в Омске Интернета столько же, сколько и в других местах белого света. Но в других уголках земли
далеко не у каждой скромной проводницы, как в Сибири, есть мобильный телефон, который может фотографировать...
Ирина Корнеева
"Российская газета"
11 октября 2004 г.
|
