"КРАСАВЦА-МУЖЧИНУ" ЗАНЕСЛО В ОМСК

Вениамин Смехов привез в Сибирь "провокацию Островского".
В омском государственном камерном "Пятом театре" состоялась премьера спектакля "Красавец-мужчина", на которую люди приехали даже из Москвы. Дело в том, что Островского там поставил актер Вениамин Смехов, уже более десяти лет успешно работающий как режиссер в разных странах. Почему полтора месяца своей жизни он посвятил Омску, Вениамин Смехов рассказал "РГ" накануне премьеры.

- Вы ставили в Америке, Германии, Израиле, Франции, Чехии. И вдруг оказались в Омске...

- Кто-то из звонивших мне из Москвы прокомментировал этот факт фразой из "Мушкетеров": куда вас, сударь, к черту занесло... Предыстория следующая. Где-то в 90-м году вместе с развитием рыночной экономики в многострадальном отечестве я развивался в сторону личной свободы. И снимаясь в продолжении фильма о мушкетерах, пробовал себя вне Таганки. Уехал на полгода. Понял, что театр без меня переживет, а до этого был совершенно прикованным к нему человеком. Еще через год начал работать по разным приглашениям, однако душой, сердцем, трудовой книжкой и фотографией оставаясь на Таганке. Ставил в Германии, в университетах Америки, во Франции. В Москве на телевидении делал свою передачу, записывал аудиодиски. Но что касается театра, то его здесь не было. Приглашения поступали, но перевешивал интерес к другим местам. А в прошлом году я поездил с концертами по своим старым любимым городам. Оказался в Омске на театральном фестивале. Убедился, что Москва - это еще не вся Россия, а, может быть, Москва - это вообще не Россия, а отдельный мегаполис и мегастрана. Фестиваль меня очаровал. Логики никакой нет, почему он проводится в Омске и почему не в Академической драме, а в камерном "Пятом театре", который существует уже 12 лет.
Придумавший его название по порядковому номеру театров в городе Омске, увы, давно умер. Но во главе стоит неординарная личность Александра Юркова, и эта дама вместе с артистами и персоналом совершает обыкновенное чудо театрального дела. В конце концов я, как гость фестиваля, принял приглашение театра с большим удовольствием и энтузиазмом ввиду своей неискоренимой романтичности.

- Омскую академическую драму в России знают хорошо. "Пятый театр" не настолько знаменит, и я хотела бы попросить вас его представить поподробнее.

- Я рад, что могу это сделать. Вот то, что я ответил своему любимому учителю Петру Фоменко, - он один из тех редких людей, кто задает вопросы. Сейчас ведь в основном каждый рассказывает о себе, а спрашивают люди только такой странной культуры, как Петр Наумович, или же близкие родственники... Он интересовался: как актеры меня слышат, слышат ли вообще, интересуются ли жизнью, другими театральными субъектами. Мне кажется, "Пятый театр" - очень живой организм. В нем нет главного режиссера, но мне, как человеку, который с наскоку должен завоевать доброе внимание труппы, это на руку, как и всем туда приезжающим. Актеры привыкли иметь дело с разными школами. В этом есть что-то от европейского стиля, когда на один проект собираются люди, которые умеют усваивать чужой язык и переводить его на свой. Это фирменный знак "Пятого театра". Нечто подобное происходит сейчас и в Омской академической драме. Но по моим ощущениям "Пятый театр" на сегодняшний день лидирует.

Вообще что такое понятие провинции? Давно еще, со времен актерской молодости, мне стало ясно, что провинция - понятие эстетическое, а не географическое. После Вахтанговского училища я, москвич, добровольно уехал в Самару, после Самары поступил в Театр драмы и комедии. В Самаре я играл во вполне столичном театре, а Драма и комедия в Москве оказалась глубоко провинциальным учреждением. Потом в Драму и комедию пришел Юрий Любимов, и началась Таганка, но дальше я уже ставлю многоточие... Нет разницы в местоположении. Есть разница в отношениях людей.

- Островский был вашим выбором?

- Островский - это постоянно действующая провокация, как Шекспир, Мольер, Булгаков, Гоголь. На имя Островского отклик театра был моментальный. Инна Соловьева предостерегала меня в Москве насчет пьесы "Красавец-мужчина", говорила, что в этой необычайно современной пьесе с язвительным юмором Островского мне придется преодолеть 36 поворотов. И я действительно их преодолевал... Трудностей, признаться, хватало. Но связаны они были с ремонтом в театре, с тем, что надо было искать спонсоров...

- Спонсоров на спектакль вам приходилось искать?

- Театр разбирался сам, но иногда надо было встретиться, подбодрить уже обещавших что-то руководителей. Как говорили раньше, по закону у нас ничего нельзя сделать - можно только по дружбе или по блату. Вот по блату у меня ничего не получается, только по дружбе. Я играл Воланда и стараюсь придерживаться формулы любимой книги - никогда ничего не проси. Просить - нет, но намекнуть или, скажем так, поделиться соображениями - пожалуйста. А потом от человека, который может помочь, следует немедленное дружеское соучастие. Мне везет: я ощущаю непрекращающуюся связь времен и людей, что является единственной формой защиты культуры от формального и ледяного отношения к ней.

- Давайте перейдем от материальных проблем к творческим. В провинциальных театрах они специфические?

- Я работаю абсолютно одинаково, что здесь, в Сибири, что во Франции или Америке. Если владеешь профессией, то все равно, где ставить. Омские актеры полностью отдают себя театру. Конечно, обидно, что у них нет возможности заработать, проявить себя в соседних жанрах - в кино, на телевидении, на эстраде. Мои друзья, столичные театральные корифеи, немедленно прервали бы меня и пожаловались: у меня хороший театр, но все или обманывают, или заранее говорят - я не могу репетировать новый спектакль, потому что я в сериале. Уходят звезды, которые еще вчера принадлежали своему учителю и своему театру. Да, в Омске, скорее всего, эти радости не от хорошей жизни. Актерам не повезло быть в Москве, но мне повезло с ними. Они не хуже московских.

- Но популярность артиста в Москве не сравнима с популярностью артиста в провинции...

- По себе знаю: в Омске отношение ко мне молодых людей и на телевидении, и на радио, и на улице, и в магазинах, конечно, не связано с тем, что я играл в Театре на Таганке, или с тем, что мне самому дорого в жизни. А больше всего с тем, что я лично знаком с Михаилом Боярским. (По этому поводу я позвонил Мише Боярскому, спросил, как у него дела, он сказал: "Слава богу!" Я ответил: "Очень рад за тебя". - "Чего ты рад? Я ногу сломал..." По телефону я перепутал "сломал ногу" и "слава богу"... Но Миша со сломанной ногой успел уже выступить на большом вечере в Петербурге.) Что касается зрителя, то в Омске он деликатнее. Вообще-то что называют сибирским характером, заслуживает специального письма. Это касается и обхождения внутри театра, и бытовых проявлений. Скажем, такого хорошего буфета в театрах в Москве не видел.

Под финал интервью расскажу курьез. Мы ничего не знаем ни о себе, ни о других. О других особенно ничего не знаем. Когда я должен был ехать в Сибирь, заведующая кафедрой в американском университете под Бостоном, где в декабре я должен выпускать премьеру по Бабелю, ужаснулась: как же мы будем связываться, там же нет Интернета? А в Москве меня спрашивают: а что ты делаешь в Америке, там же театров нет? Когда я следовал из Омска в Новосибирск в отдельном "персональном" прицепном вагоне (руководитель сибирской железнодорожной магистрали оказался моим почитателем и предложил его вместо СВ), очаровательные проводницы пришли с тремя мобильными телефонами - проводницы соседних вагонов постеснялись зайти, но попросили меня сфотографировать. Так вот ту американку я заверил, что в Омске Интернета столько же, сколько и в других местах белого света. Но в других уголках земли далеко не у каждой скромной проводницы, как в Сибири, есть мобильный телефон, который может фотографировать...


Ирина Корнеева

"Российская газета"
11 октября 2004 г.