"НОСТАЛЬГИЧЕСКИЙ АНТРАКТ"

Чего мы только не подавали в текущем столетии! Сначала - надежды. Затем - подавали дурные примеры. Сомнительные советы. Сигналы бедствия. Теперь, кажется, подаем признаки жизни. Кто знает, откуда такая выживаемость - очень может быть, из-за чувства юмора. Скоморох, клоун, Иванушка-дурачок, лицедей, шут, ванька-встанька... Любимый всеми слоями российского общества народный типаж! Зубоскал, затейник, утешитель...

В "театре моей памяти" - ностальгический антракт.

Ах, как шутили, как хохмили в поганые времена... Помню шутки от Зиновия Паперного: "Да здравствует все то, благодаря чему мы - несмотря ни на что!" Или: "Жизнь - это единственный выход из создавшегося положения". Или: "Как хорошо сказал Пушкин о советском сатирике: "Ему и больно и смешно... А мать грозит ему в окно"..." Или с тем же горько-язвительным подтекстом: "Юморист - это такой сатирик, который помнит, что у него жена и дети. А сатирик - это такой юморист, который об этом забыл".

Из уст в уста перелетали остроты, спасавшие сильнее витамина "С"... Михаил Светлов, обиженный обманом кишиневских издателей: "Прошу выслать обещанный гонорар за мои стихотворные переводы. В противном случае, я переведу стихи обратно на молдавский!" (Прошу прощения, я цитирую здесь так, как запомнил.)
Или, когда обычному человеку остается только впасть в глухую тоску, Михаил Светлов пишет близким из больницы: "Рак есть, несите пиво..." Если подумать, в этой страшной юмористике реализовалась метафора российского юмора - "смех сквозь слезы"...

Не знаю, сквозь что именно смеялись мои любимые коллеги, С.Юрский и О.Басилашвили, но их совместные игры слов (и смыслов) крепко утешали: "Передаем последние известия!" (Все это - под диктора Ю.Левитана, внятно, торжественно, не спеша, еле сдерживая патриотизм сквозь слезы гордости...) "Передаем последние известия: "Широка страна моя родная. Много в ней лесов, полей и рек. Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек..." Мы передавали последние известия".

За кулисами театров шепотом в трезвом и смело - в нетрезвом виде - разносили славу о вахтанговском актере, который "вмазал" коллеге-стукачу... "Тот (с угрозой в голосе) - нетрезвому артисту: "По-моему, вы не в форме?" А артист без паузы отвечает: "Да и вы - не при погонах!"

Трагикомичности встречались на каждом шагу. Более десяти лет подряд в нашем театре на Таганке служил в пожарной охране особо строгий дядя Миша. То Артура Миллера не пустил к Любимову, то самого главрежа задержал у входа: "Предъявите удостоверение!"
Мы, любимовцы, честно считали, что пожилого пожарника так озлобила война с фашистами: каждое 9-е мая мы благодарно чествовали фронтовиков театра, было их немного, а на груди дяди Миши красовался орден Ленина - за подвиг в войне. Но однажды мы узнали о том, что это был за подвиг: младший офицер НКВД крутил руки М.Тухачевскому во время допроса. Пожарник, помнится, даже уточнил: этот орден - за держание правой руки, а его коллега получил "Ленина" - за левую...

И поймут ли внуки наших детей, на что напрашивались соавторы анекдотов в соседнюю эпоху? Чего стоили каламбуры о вождях, о партии и о советском народе - "вечном строителе коммунизма"? Сколько расстрелянных и Колыму прошедших юмористов и сатириков спасали людей от страха, пробуждали к новым шуточкам новые поколения анонимных гоголей и щедриных?

Жил-был в крутое застойное время странный клоун, он же лауреат всесоюзной эстрады, он же лишенный почетных званий и регалий, он же - Геннадий Хазанов. И была у нас с ним такая приметная история, она же комедия с трагедией, где в главных ролях - мы с Геной, а в эпизодах - Брежнев, Устинов, Пельше, Андропов и другие официальные лица.

История такая.
Осенью 1982 года по деловому поводу мы встречались с Хазановым почти ежедневно. Я забирал его на Якиманке (тогда - Димитрова), перевозил через Б.Каменный мост, завозил домой, на Краснопресненскую набережную, где после рабочего диалога мы подсаживались к ужину. На улице стоял застой, а за столом царил хохот - нормальное положение тех времен.

И вот однажды в ночи звонит Гена, чтобы как-то намекнуть мне на тонкие внезапные обстоятельства. А мы - советские люди, и наши души всегда настроены на волну тонких намеков.

Уверенный, что наши телефоны прослушиваются, Гена посылает мне намек: "Завтра, видимо, мы с тобой встретиться не сможем". - "Ты что, захворал?" Гена опять посылает намек: "Нет, я-то как раз здоров как никогда..." И через паузу: "А ты радио или телик слушаешь?" - "Нет, а там что?" - "Там, Веня, музыку играют". - "Музыку?"
И на волне намека подлетаю к ящику, включаю. "Ген, я слышу - музыка играет". - "Ну?" (Не перевести потомкам, как много в этом звуке "ну" я успел расплести - какие узоры, какие перспективы советской жизни...)
Итак, Гена послал мне свое "Ну?", и я вздрогнул с надеждой... - "Гена, ты думаешь, это... очень грустная музыка? (Внимание отставших от нашего образования: когда помирали члены политбюро, вместо передач обязательно давали музыку, а иногда, вне плана и логики, - "Лебединое озеро").
И Гена ответил, рискуя сильно порадовать прослушивающих его майоров нашей безопасности: "Это не просто грустная... Это, Веня, самая грустная музыка". Тут даже тогдашний дурак все бы понял. Значит, не кто-то там из обороны или культуры - Сам! Вместе с бровями и орденами.

После похорон мы опять наладили встречаться с Хазановым, машина легко пробегала по центральным магистралям столицы родины социализма. Прошло очень небольшое время, опять звонок: "Веня, видимо, завтра увидеться нам не дадут". - "Кто?" - "А ты радио не слушаешь?"
Бегу, лечу, включаю, волнение сердца - 9 баллов: "Грустная?" - "Грустная, Веня!" - "Самая, что ли?" - "Нет, не самая, но... как тебе объяснить - очень близкая к самой"...
Я задрожал от предчувствия... Но вслух-то не скажешь, чего рисковать? - "Ген, как бы согласовать наши мысли..." - "Завтра согласуем". - "Нет, а если сегодня? Нельзя же так томить... Смотри: вот есть музыка маршевая, военная..." - "Нет, это другая" (значит, не Устинов) - "Ген, а бывает такая - ну, строгая, сухая, в таких очках и очень старая". - "Все! Я пойду слушать дальше! Пока!" - "И я пойду! Спасибо тебе, пока!"
Это значит: я правильно на Суслова подумал. А мое "спасибо" сорвалось с уст, поскольку весь грамотный люд с глубоким удовлетворением должен был как один воспринять новость об уходе "серого кардинала".

И трагикомедия пошла развиваться по Высшему сценарию... Только мы повидаемся с Геннадием, только позабудем об утратах - стоп. Звонок в ночи: музыка опять загрустила. Теперь Пельше. Потом Устинов, потом Андропов, потом Черненко...
В это время анонимные герои юмористического фронта создавали, помните, шедевры антисоветской контрпропаганды:
"Дорога от Кремля до Колонного зала - это трупопровод".
"Ты на похороны идешь? - Нет, нынче холодно, я в марте пойду. У меня абонемент". "Новый олимпийский вид спорта: бег на катафалках" и т.д.

Часто прерывались наши встречи по этим грустно-музыкальным уважительным причинам. И вот однажды мы совсем прекратили деловые свидания, и до сегодняшнего дня если и видимся, то только в общественных местах... О причинах догадались? Правильно. Когда пришел к власти Горбачев, мы созвонились, взвесили шансы на улучшение жизни советского народа и решили со вздохом: не будем встречаться, пусть живет.

Теперь вот выборы прошли, кто-то погоревал о приходе "красных", о возвращении лагерных времен... Не знаю, какие будут сделаны выводы у лидеров политической самодеятельности, но у нас с артистом Хазановым был и остается верный способ установления справедливости и прогресса...
Так что не надо подавать дурные примеры или сигналы бедствия: полезнее для вашего здоровья, господа начальники, подавать признаки жизни.

А нам - как прежде: помнить, сквозь что смеемся. Тут хорошо бы закончить строчками из неповторимого и непобедимого Юлия Кима:
Так что, хлопцы, нам обратно
Ветер ходу не дает.
Остается нам, ребята,
Только двигаться вперед".

Москва-Колорадо-Спрингс.

"Русская мысль", 21.02.1996 г.